12 марта 2008 года Святославу Владимировичу Сахарнову исполнилось 85 лет. В связи с этим состоялся наш с ним разговор как с автором многих любимых юными читателями книг. - Святослав Владимирович, ваша квартира – настоящий музей: грудой навалены книги, на стенах и на полках – чучела морских животных, кораллы, раковины, даже чьи-то зубы и когти! - Я бы не назвал это квартирой. Это скромная мастерская, студия, если хотите – рабочий кабинет. Семья, как Вы знаете, живет отдельно. Ну, а каждый предмет в этой комнате добыт своими руками, привезен из путешествий, поездок, плаваний. Много подарков. Этот китовый ус мне подарили японские китобои, нос от рыбы-меч – кубинские рыбаки, которые еще помнили тогда Хемингуэя. Гигантского омара вытащил я сам, ловушка была поставлена в Карибском море. - Хотелось бы услышать про ваших родителей. - Только теперь, много лет спустя (а потерял их рано, в 13 и 15 лет), я понял, какими незаурядными людьми они были и как определили мое призвание. Отец из вологодских крестьян, его предки бежали из Новгорода от Ивана Грозного на север, стали поморами, потом осели на землю. Дед не разрешал мальчику учиться, и тот бежал из дому с единственной золотой монетой, зашитой матерью ему в подкладку. Добрался до Томска. окончил университет (летом работал помощником машиниста на паровозе), затем – сменным инженером на металлургическом заводе у бельгийца на Украине. Хозяин, пораженный способностями юноши, послал его учиться в Германию к Круппу. После революции отца то арестовывали (все-таки, старый «спец»), то назначали на все более высокие должности, так что вырос я на заводах Сомова, Запорожья, Азовстали. Когда арестовывали, отец всегда попадал в «шарашку» (как Королев, Курчатов, Туполев) и изобретал. Делал он это всю жизнь, всегда крупно, размашисто. Его гены во мне. Мать тоже из крестьян, но очень странных. Ее предки были обнищавшими польскими шляхтичами, по призыву Наполеона пошли завоевывать для Польши независимость, попали в плен. Их посадили на землю в Причерноморье. Когда Польша отделилась от РСФСР, отказалась уехать туда с первым мужем – поляком. Сказала: «Моя родина – Россия». Фанатично любила русский язык и русскую литературу. Тогда же встретилась с отцом. Каждый вечер читала нам с братом на ночь Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Эти три толстенных однотомника, издания Брокгауза и Эфрона, я запомнил на всю жизнь. От нее все написанное мной. Чтобы закончить с детством: родился я в городе Артемовске на Украине, но родным городом считаю Ленинград – Питер. Его защищал, в нем прожил половину жизни. - Как Вы стали писателем? - Об этом я много и часто рассказывал. Будучи в Тихом океане командиром торпедного катера, однажды под воду вместо водолаза опустился я сам, когда катер повредил винты. Подводный мир так изумил меня, что вечером в каюте написал свой первый рассказ. От удивления! Кстати, считаю, что писать автор должен только тогда, когда он чем-то удивлен и не может молчать, желая поделиться с другими. Вымучивать из себя сюжеты преступно. О том, что я буду детским писателем, знал еще со второго класса средней школы, но когда ее закончил, то каким-то образом сообразил, что учиться на гуманитария не следует, а надо сперва узнать жизнь, постранствовать, попутешествовать. Не долго думая, пошел в морское училище и никогда не жалел об этом. Мои первые рассказы попали к Бианки, и при первой же встрече он сказал: «Пишите каждый день, всю неделю, а в субботу приходите и читайте. К концу года должны быть «Морские сказки». Про эту встречу я писал часто. - Очень интересно, а как рождаются Ваши книги? Про первое погружение Вы рассказали. Родилась первая книга. А другие? - Всегда наблюдение, личное, и всегда радостное удивление и тому, что подметил, и тому, что отгадал секрет, тайну увиденного! Скажем, еду по африканской деревне: хижина, на дороге лежит огромная пятнистая змея. Почему она здесь, для чего, что за история с ней связана? Так родился рассказ «Дом на продажу». Читайте. Или – идем проливом Лаперуза, посреди пролива – верхушка острой скалы. На карте надпись «Камень опасности». Как тут не написать про то, как на эту скалу однажды налетел пароход. Написал «Как я спас Магеллана». А вот тоже широко известная история о том, откуда пошли мои «Сказки из дорожного чемодана». Во время войны в руки мне попалась потрепанная книжечка на английском языке «Женщина, которая жила в бутылке». Ахнул, сохранил, но поскольку главная идея сказки повторяла один к одному пушкинскую «Сказку о рыбаке и рыбке», перевел, но не опубликовал. Путешествуя по разным странам, стал собирать сказки, неизвестные у нас. И вдруг – среди них одна, вторая, третья – все с пушкинским сюжетом: каждый раз жадный человек оказывается «у разбитого корыта». Сюжет оказался бродячим, люди на всех континентах всегда презирали жадность. - Отвлечемся немного от книг. Что Вы больше всего цените в людях? - Я штурман по образованию, а штурман – это человек, который соединяет две точки на карте всегда прямой линией. Больше всего ценю в людях определенность, верность своему пути. И еще ценю Время! Ведь штурман на корабле, который идет со скоростью больше 12 узлов, мыслит, учитывает все с точностью полминуты. Идешь медленнее, можешь расслабиться и считать целые минуты. - Вы отучились в нескольких школах. А запомнился ли Вам кто-то из преподавателей? - За десять лет я проучился в шести школах. Часто переезжали. А запомнил трех. Ленинград, учитель географии Митрофанов. Он зимой и летом ходил с нами в походы, в лес, по пещерам, к водопадам. Любил свой предмет и нас разгильдяев. Харьков, я впервые на уроке украинского языка, диктант. Я поднимаю руку: «А можно я тоже буду писать диктант?». Класс хохочет! Преподаватель Лещенко совершенно спокойно говорит: «Конечно». Также спокойно на второй день возвращает мне листок. Отмечены 52 ошибки. Он считал: «Раз надо, значит надо». Во время войны его оставили в тылу у немцев, когда сдавали Харьков. «Раз надо, значит надо». Немцы его повесили. Третий – преподаватель математики (фамилию забыл). На первом уроке на доске аккуратно подчеркнул снизу все единицы. «Небрежно написанная цифра – это зачастую беда, иногда преступление», - сказал он. Став штурманом, я столкнулся с этим: сколько кораблей погибло, сколько капитанов пошло под суд из-за небрежно или неправильно написанных цифр! (лично пронаблюдал: у Святослава Владимировича, можно сказать, каллиграфический почерк! – ред. В.Ф.). - Вы все время вспоминаете о войне. А почему о ней почти не пишите? У Вас есть хороший рассказ «Капитан “Доротеи” - и все. - Положим есть и роман для взрослых «Камикадзе» о войне с Японией. Почему мало? Потому что войну видел «изнутри», с первого до последнего дня. О ней надо писать жестоко, а писать так для детей я не умею. - Говорят, что после войны Вы встречались с бывшими противниками? - Конечно. Во-первых, когда капитулировала японская армия в Корее, я там подружился с японским летчиком-самоубийцей Ито. Он рассказал мне свою биографию. Так родился роман «Камикадзе». Кстати, все мои попытки найти теперь Ито были безрезультатны. А «Камикадзе» японские издатели отвергли. Там много документально подтвержденных сцен: и убийства, и казнь американских летчиков, и Хиросима… Не понравилось. А был еще один случай. Во время войны мы положили на дно около Батуми немецкую подводную лодку. Положили и стали сбрасывать на нее глубинные бомбы. Я – командир катера. Подводники говорят, что кошмарнее гибели, чем под водой, не придумаешь… Спустя десять лет учусь на штурманских классах, встречаю офицера-подводника ГДР. Он рассказывает, как чуть было не погиб на Черном море под Батуми. Говорит: «Тогда поседел». Я говорю: «А наверху был я… Я рад, что ты уцелел!». В жизни все бывает. - Давайте перейдем к более веселым темам! Без чего нельзя обойтись в литературе? Особенно, в рассказах. Ведь Вы их пишете больше всего. - Будем говорить о рассказах для детей. Во-первых, краткость. Не можешь уложиться в две-три страницы – не берись! Как-то Бианки спросил: «А рассказ в пять строчек написать сможете?». Я написал такой – «Краб». Потом из этих рассказиков родились книжки «Кто живет в теплом море», «Кто живет в холодном море». Во-вторых, ощущение правды жизни. Ее дают подлинность, личное наблюдение. И еще – обязательные детали, мелочи. только они позволяют составить яркую картину. У водолаза костюм раздулся, и он «всплыл, как белая лягушка». Или «желтый огненный гриб вырос над морем. Когда он погас, баржи не было» - это гибель судна. Если пишешь про чужие или далекие края, обязателен местный колорит. Скажем, говор жителей, их одежда. В Индонезии я подслушал и вставил в сказку замечательный словестный оборот: «На следующий день Каиман встал «паги» (так говорят индонезийцы, если хотят сказать «утром», но крыса поднялась «паги-паги», что значит, «рано утром»)». А разве не раскрывает тяжелую жизнь древних эскимосов такая концовка сказки «… и сети больше никто не грабил, и они ели досыта до самой смерти»? Теперь так редко кто пишет. - Святослав Владимирович, Ваша первая книжка вышла в 1958 году в ленинградском «Детгизе». И потом там вышло много книг. В этом году отмечается 70-летие этого издательства. Как Вы вспоминаете его? - Славная дата, славные люди. Прежде всего, редакторы. Это сейчас торговля заказала – издательство выпустило. Заказа нет – ищи спонсора. А тогда было просто: «Над чем работаете? Очень интересно! Включаем в план!». И были другие тиражи. Моя книжечка «Кто живет в теплом море» была издана тиражом 2 млн. 300 тыс. экземпляров, стоила 4 копейки. Она была в каждой семье. Сейчас тиражи от 1 до 7 тысяч, цена книги 150-350 рублей. Конечно, дешевле посидеть у телевизора. Раньше были целые литературные школы. Мастер и его ученики. А сейчас – бандитские группы, 8-10 писателей, которые для издательства под «раскрученной» фамилией лепят до десяти детективных или дам-ских романов в год. О «школе». Такая была вокруг Виталия Бианки. Это первый и любимый его ученик Николай Сладков, а также Нина Павлова, Алексей Ливеровский, Кронид Гарновский, Зоя Пирогова и я, грешный. Зоя Пирогова, правда, по времени, уже моя ученица, но тематически, стилистически – бианковская. Когда я собрал книгу «Зеленые страницы» об этой школе и прочитал все собранное, ахнул! Какой высокий уровень письма! Сколько книг они издали! А ведь за ними не стояли никакие деньги, никакие спонсоры, один талант. Когда меня спрашивают: «Лучшее время детской литературы – это…», я отвечаю: «60-70-е годы – расцвет! А какие люди – Коваль, Сладков, Голявкин, Погодин!» Тираж «Костра», где я был главным редактором, с 600 тыс. вырос до 1 млн. 300 тыс. экземпляров. - Какие книги Вам близки, кто из писателей повлиял на Ваше творчество? - Очень разные. В детстве это, прежде всего, Жюль Верн, его роман «20000 лье под водой». Он заразил меня и желанием самому писать для детей, и стать моряком, изучить подводный мир. С годами пришло восхищение Хармсом и Биссетом. Оба писали для детей все время, помня девиз «новизна и парадоксальность». Необходимости насильно тащить в мои рассказы и сказки новизну не было никакой – под водой читателю все новое! А парадоксальны все уловки морских жителей. По существу это справедливо и в отношении обитателей тропических лесов и саванн. Ну, а о том, что я ученик Бианки, и тот повлиял на меня решающим образом, – ясно. - А что Вы не любите, что Вам не по душе? - Активно не принимаю расплодившиеся в последние годы фэнтэзи и сказочки-ретро. Толкиен и Роулинг открыли ящик Пандоры, в литературу хлынул поток уже отработанных век назад сюжетов и персонажей. Из 18 века пришли забытые было феи, волшебники и гномы. Снова герои ищут волшебное кольцо, волшебный меч и волшебную чашу. А ведь один Карлсон, который живет на крыше, перевешивает их всех и их дела! Он – продукт 20 века, он придуман, такого еще не было. - Вас часто печатают? - Переиздают. - И что Вы думаете о положении в книгоиздании? - Проблема «книга и рынок», по-моему, до сих пор не осознана. Рынок – это массовый покупатель, книга выступает на нем всего лишь как товар, как предмет Цивилизации, такой же, как и электробритва, и сотовый телефон. А годами выстраданная, блестяще написанная книга – это уже продукт совершенно другого рода, она – продукт Культуры! А между Культурой и Цивилизацией огромная разница, историческая пропасть! К счастью, Культура бессмертна, в то время как телефоны и бритвы устаревают. - Что бы Вы хотели сказать, обращаясь к многотысячной армии работников библиотек и преподавателей литературы? - Повторить азбучные истины. Никакое телевидение, никакие комиксы, даже кино, не могут повлиять на воспитание у ребенка вкуса, жизненной позиции, интересов так, как может сделать книга. Перед моими глазами всегда мама, которая читает нам на ночь «Песню о купце Калашникове» и томик Верна, благодаря которому я после окончания школы пошел добровольцем во флот. Дальше – русский язык. Второго такого по красочности и богатству языка на планете нет. Мир покорен английским, но это из-за его примитивности (точнее, этот язык легко становится примитивным, упрощается до 600 слов и почти все односложные, а так, возьмите Оскара Уайльда – тоже великолепный язык), русский учить трудно, но только на нем возможны были Пушкин, Достоевский и Есенин. Так что будем верить в то, что литература и русский язык не умрут!
