Наш дом стоял на правом берегу Шулмы, недалеко от ее устья (впадение в Андогу). Был он срублен (в Андоге говорили не строить, а «рубить», и не построить, а «срубить дом») по типу обычной крестьянской избы из толстых бревен (кажется, у строителей этот способ называется «рубить в лапу»), когда в конце каждого из них делаются (вырубаются) полукруглые выемки длиной примерно 15 сантиметров. Бревно боковой стены (тоже с выемками) укладывается под прямым углом своей цельной стороной в выемки бревна передней стены, а в его выемки так же плотно кладут следующее бревно передней стены, и на углах получаются «растопыренные» концы бревен, по которым мы в детстве пытались карабкаться вверх или, сильно разбежавшись, взбегать вертикально (обычно это удавалось не выше четвертого бревна). Поскольку дом оказался перестроен из старого, то бревна уже потемнели, и выглядели серыми. Крыша была покрыта «дранкой» (тонкими деревянными дощечками примерно 30 х 8 сантиметров и толщиной около 0,5 сантиметра), уложенной рядами так, что каждый верхний ряд немного перекрывал нижний, и получался своеобразный рисунок.

Большим коридором, который у нас почему-то назывался «мостом», дом делился на чистую половину и кухню с кладовой и еще одним коридором, где размещалась уборная и был проход к именовавшемуся «двором» помещению для скота. Позднее для него построили отдельное помещение, которое и стало именоваться двором, а первое – «каретником», хотя единственной стоявшей в нем «каретой» был черный тяжелый и громоздкий тарантас (по сравнению с ним легкий, изящный тарантас Троицких казался очень нарядным).

К двору и каретнику примыкали выстроенные отцом два навеса – легкие, с крышей на столбах и дощатыми стенками. Впрочем, у первого, примыкавшего к каретнику, имелась только одна стенка, а с двух сторон он был открыт. Второй, примыкавший ко двору был «зашит» досками сзади, сбоку и до половины передней стороны. В нем стояли сани, дровни и (тоже сделанный отцом) станок, на котором точили топоры и косы. Назывались они «поднавесами» – одним словом, так что говорили, например: «Сани стоят в поднавесе», «снеси лопату в поднавес».

В чистой половине дома имелось две комнаты, одна – метров 20, именовалась «зало», вторая – метров 8, являлась спальней, из нее шла лестница в выгороженную на чердаке еще одну комнату – «верх». Зало и спальня соединялись небольшим коридорчиком, который так и назывался «маленький калидор». В зале стояли гардероб, шкаф для посуды (с отделением для самовара, в это «помещение» я любила забираться и иногда даже засыпала в нем), большой стол, два деревянных дивана (один, собственно, скамья со спинкой, второй – мягкий), несколько стульев и в переднем углу круглый столик, а над ним божница с несколькими иконами и лампадой. В простенке между окнами по фасаду висело зеркало, и под ним стоял еще один маленький столик. Над диванами висели портреты, подаренные Миловидовыми, и «фото-монтажи» – в рамках под стеклом разложенные подряд мелкие семейные фотографии. Пол был крашеный, но краска частично стерлась и с каждым годом стиралась все больше. Значительную часть спальни занимала лежанка, кроме того, там помещалась широкая родительская кровать (на ней родились четверо младших детей), хозяйственный шкаф и маленький столик со швейной машинкой. Часть комнаты занимала лестница на «верх», где стояли стол, кровать, книжный шкаф и две книжные полки из некрашеных досок, сколоченные отцом. Четверть кухни занимала большая русская печь с примыкающей к ней небольшой плитой. Во всю длину передней стены шла широкая скамья («лавка»). Между нею и печью стояли кадки для воды и кадка, в которой варили «щелок» для стирки белья. К противоположному концу большой лавки примыкала под углом другая – короткая, и между ними стоял обеденный стол, а над ними висела маленькая икона. В другом углу находилась лохань, куда складывали и сливали пищевые остатки, к ним добавлялась вода, и эта смесь использовалась как «пойло» для скота (только лошади давали чистую воду). Над лоханью висел умывальник, и вода из него (в том числе мыльная) тоже сливалась в лохань. Под потолком с этой же стороны располагались полати. Мост с одной стороны заканчивался крыльцом, с другой выходил на балкон. Балкон был не висячий, а представлял выступ – продолжение моста, опирающийся непосредственно на землю, причем нижняя часть наглухо зашивалась досками, а вверху имелись стойки, на которые опиралась крыша. Сооружение это было свободным, и летом его закрывала зеленая стена цветущего плюща. Здесь стояли стол и деревянные скамейки. Летом иногда на балконе пили чай. Отапливались только зало, спальня, верх и кухня, и зимой вся жизнь сосредоточивалась в этих помещениях. Тут размещались трое взрослых (отец, мать и Татьяна) и семеро детей.

«Верх» считался своего рода кабинетом отца. Там были его книги, очень много нот и чистых листов нотной бумаги, письменные принадлежности и т. д. Пока мы были маленькими, нам категорически запрещалось туда ходить, чтобы все это не пострадало от детских рук. Там же, на «верху», отец готовился к экзамену на народного учителя.

(Продолжение следует).